Ранее не публиковавшееся интервью с профессором Евгением Александровичем Молевым (1947-2021). С преподавателем об учебе и науке весной 2018 г. беседовали студенты Института международных отношений и мировой истории ННГУ им. Н.И. Лобачевского Вера и Степан Грозовы, Светлана Малютина.
Когда вы первый раз задумались о науке?
Если я вам скажу, когда это было – вы не поверите. В пятом классе, абсолютно точно. До того времени я был уверен в том, что стану военным. Но во время непредвиденной схватки мне едва не выбили правый глаз, пришлось лечиться почти три месяца. Потом оказалось, что ни в одно военное училище, кроме тылового, я не годен. Тогда возник вопрос – как жить дальше, что делать. Поскольку из того, чему меня учили в школе, мне больше всего нравилась история Греции и Рима, я определился, что буду заниматься в этом направлении.
Почему именно археология?
Потому что понравилось. Это же заранее глубоко не знаешь, особенно в школе. Тогда мне казалось, что именно по античной истории Причерноморья работ очень немного, а городов много. Изучать даже один город, по сути целую эпоху, надо долго и упорно. Это и привело меня сюда, и когда поступил на факультет, только тогда узнал, сколько же всего написано, понял, какой я был необразованный, когда выбирал специальность.
Ради утешения могу сказать, что сейчас написано в тысячу раз больше, чем когда я начинал заниматься историей и археологий. Поэтому все идет своим ходом, развивается.
Как вы относились к серьезной академической науке будучи студентом?
Я изначально поступал, чтобы заниматься наукой. Знал, что не буду учителем истории и учителем вообще, хотя у меня неплохо получалось. Я подрабатывал в школе, вел уроки, сначала в одной, потом в другой. Затем в Кстове меня попросили, в школе, где я учился. Сказали: «Ой, выручай, учительница заболела, там практически месяц надо работать». Вот я преподавал Средние века в 6 классе. Получалось, проблем не было.
Когда готовишься что-то изучать, то всегда надо рассчитывать, что придется с кем-то общаться, делиться. Это само по себе вынуждало даже без серьезной подготовки по специальной педагогике, по методике преподавания адаптироваться. Зато был приличный курс по истории педагогики, вот там уже можно было на конкретных примерах научиться - что, зачем и как надо. Кстати, из всех педагогических дисциплин история педагогики была для меня самой интересной, она же и давала опыт.
В общем занимался я вполне серьезно и сразу же, на первом году учебы поступил в кружок античной археологии, которым руководил мой будущий научный руководитель Владимир Григорьевич Борухович. В итоге все у меня получилось, ведь когда нравится учеба, то будешь и дополнительно заниматься. Конечно, был у нас такой обычай, особенно, когда стояла хорошая погода, по очереди сбегали с лекций – кто куда, кто на набережную погулять, кто на свидание. Я тоже с пар уходил, но чаще всего в Ленинскую библиотеку, которая рядом, через дорогу от нас.
Чем для вас была студенческая жизнь?
Самая лучшая пора жизни вообще. Самая лучшая. Ты уже более-менее взрослый и что-то соображаешь, но, конечно, еще не совсем, всяко бывало. Становишься самостоятельным, сам начинаешь думать и отвечать за свои поступки.
Студенческая пора – это и коллектив. Такой же, как рабочий коллектив на заводе. Я с таким работал, но уже как социолог. Там везде формируются какие-то группы по схожим интересам, и у нас тоже так было. Мы общались, обменивались информацией. Еще раз повторюсь, это самая лучшая и светлая пора.
Как вы относитесь к современному студенчеству? Изменилось ли оно?
Много видел студентов, и когда учился, и когда преподавал. Я всегда относился к студенчеству одинаково, также как к самому себе – очень хорошо. Каждый раз путь этот повторяется, приходят новые поколения, они тоже в большинстве своем идут в вуз не для того, чтобы погулять и провести время, а получить знания и как-то пользоваться этим дальше.
Хотя, конечно, отношение у всех разное, каждый выбирает свой путь. Один товарищ, когда поступал, спросил: «Скажите, пожалуйста, а на какой мне факультет пойти, где готовят секретарей горкомов партии?», а все члены приемной комиссии хором ему: «На истфак!».
Но все-таки значительная часть выбирает науку. Поэтому я всегда за них, поддерживаю, помогаю, чем могу.
Какие бы вы дали советы студентам, которые собираются идти в науку?
Как говорил Петр I при Гангуте: «Не щадить живота своего». То есть работать на всю катушку, это самое главное. Будешь работать – будет результат.
Обязательно надо заниматься дополнительно. Основные курсы, которые мы даем, – это общие курсы, даже специальные курсы «обобщены» под общие задачи. А вот то, что конкретно вы будете делать в ваших курсовых и дипломных работах, – вот это серьезно, это ваш этап развития. Чем глубже вы вникаете, тем лучше.
Когда я первый раз принес диссертацию своему научному руководителю, он все прочитал, перечеркал и отдал обратно со словами: «Это не диссертация». Это совершенно естественно, надо понимать, что у ваших преподавателей опыт практической работы намного больше, поэтому они всегда подскажут, как и что лучше, как и что надо.
Конечно, языку учить сложнее, но тоже приходится. Или некоторые не ставят точки в сносках, а я, проводя техническую проверку, это сделать обязан, вот сидишь и ставишь точки.
Я всегда готов сделать все, чтобы поднять студента выше. Были некоторые ребята, как говорится, совсем «в пролете», хотя работали в археологической экспедиции, работали прекрасно. Работяги, но немножечко не хватало понимания, как работать в науке. Но они сейчас не в науке, а в бизнесе. Дипломы у них были провальные, работать мне пришлось много и вкладывать значительные усилия. У них и темы-то были не мои – пришлось повозиться. Из моих дипломников только две девушки не закончили вуз, так как вышли замуж и уехали. Все остальные – да, две даже приходили беременными на защиту, но все хорошо, защитились. Плюс двенадцать человек защитили кандидатские и продолжают развиваться в науке, три докторских. Это ответ на то, как я отношусь к студентам – хорошо, работаем дальше.
А какие самые частые ошибки у студентов, как их можно избежать?
Что мы понимаем под ошибками? Когда говорим о научной работе, здесь чаще всего проблема состоит в том, что в начале исследования вы не знаете, на что обратить внимание. Главная же ошибка – это неумение работать с источниками, неумение выжать документа все, что возможно. Такому в школе не учат.
Текст Диодора о возникновении государств на Боспоре - две с половиной строки, по которым написано более 500 работ! Вот, пожалуйста, что можно сделать.
И сейчас я буду делать доклад, там только один элемент рассматривается – название должности. Наши современные ученые предположили три варианта, кем был этот товарищ. И вот я собрал опять все эти 500 работ, проанализировал с самых первых предположений 1841 года. Оказалось, они все повторяются.
Мне удалось найти новое решение проблемы. Для этого внимательно прочитал источник несколько раз вслух, и в голову пришла потрясающая мысль. И все, я пошел по этой мысли - посмотрел Геродота, посмотрел Страбона, посмотрел Николая Дамасского. Посмотрел, где эти моменты есть, на которые никто не обращал внимания, потому что они не относится напрямую к Боспору. Рассматриваемое понятие вообще относится к тирании, к форме и характеру власти. Наши ученые все подводят под систему Аристотеля, а греки никогда этого не делали, каждый писал сам от себя, им было глубоко плевать, какую систему создал Платон, какую систему Аристотель, они все писали от себя и по себе, по своим понятиям и представлениям.
Когда мы с коллегами из Академии наук обсудили мое предположение, они удивились: «Как это нам в голову не пришло?». Ну вот так, я несколько раз прочитал вслух, прежде чем меня осенило. Надо глубоко вдуматься, чтобы понять, что может вытекать из одного случайного слова.
Как вы относитесь к Болонской системе образования?
Никак. Система университетская давно сложилась, работает веками, а подгонять ее под всех совсем не обязательно, у каждого университета свои возможности и свои кадры, чем они и отличаются. В США или европейских странах спрашивают не какое у тебя образование, а какой университет ты закончил. Если ты окончил Гарвард, то это одно, а если Аляскинский университет – это совершенное другое. Создать что-то единое совершенно невозможно. Прежде всего, из-за того, что для этого нужны огромные финансовые затраты.
Нужно ли требовать от студентов стопроцентной посещаемости занятий?
Я к этому вопросу отношусь достаточно легко. Вообще я обязан говорить, что да, требовать надо. На самом деле, были ситуации, когда мне самому очень надо было поработать, посидеть в Ленинской библиотеке. Вот я и пропускал одну, две или три лекции, потому что я знал, что там будет общий материал, который я могу самостоятельно изучить по учебнику, в крайнем случае, у меня есть дополнительная литература, могу посмотреть. Дисциплины разные, преподаватели читают по-разному.
У меня был случай на втором курсе, когда я уже полностью все законспектировал – и Маркса, и Энгельса, большую часть Ленина, и на консультации перед экзаменом по политэкономии преподаватель спросил, почему Молева видели редко на занятиях. А я ответил: «А я и так хорошо отвечу». Вот так я получил первую в жизни двойку. На другой день я ее исправил, потому что пошел к заведующему кафедры, он начал меня спрашивать все сугубо по «Капиталу», для меня там было все понятно, по социализму все понятно, а по капитализму – ничего. На экзамене меня спрашивали по теме на стыке капитализма и социализма, чего в программе не было. Пятерку мне поставить уже не могли, поставили четверку. Если прогуливаешь – скажи, что болел или что-то такое. Нельзя так нагло говорить, что ты все знаешь. У супруги моей был такой же случай, она на методике педагогики была практически только на двух занятиях, но она везучая, ей как раз достались вопросы по этим темам. Она ответила, а преподаватель сказала, что не видела ее на занятиях. Супруга ответила, что много болела. Преподаватель восхитилась и поставила ее в пример всем бездельникам - человек болел, и то знает.
В каком состоянии находится современная историческая наука и какие у нее перспективы?
Задача историков, как ее обозначил Геродот, – точно фиксировать, что происходит в жизни, и передавать все, что ему сообщили, но верить этому он не обязан.
Сегодня статистика фиксирует все, но в интересах тех, кто заказывает. В истории то же самое. Мы можем написать историю Спарты с разных точек зрения. По-моему, самая чистая история – это древняя история, близка к этому история Средневековья. Новая и Новейшая очень политизированы, и там бывает трудно говорить о научной объективности. В том числе из-за закрытости архивов. Есть сроки хранения, сроки выдержки документов. Например, в 1989 году мне довелось слушать выступление специалиста по Октябрьской революции. Обсуждался вопрос, где, казалось бы, все известно и открыто. Так этот профессор заявил: «Дорогие друзья, у нас до сих пор не открыто 70% документов по Октябрьской революции».
Так что думайте, работайте, ищите и не бойтесь спрашивать, приходите к своим преподавателям, спрашивайте конкретно, и будет результат, а если будете скромничать, то сами себя и накажете.